Однострочников пост

Баловство в рамках локального домашнего флэшмоба.
Ключевые слова взяты из старого флэшмоба, соответствие персонажей и ключевых слов определены рандомайзером, все совпадения случайны.
Сеттинги - Мор, Тургор, возможно пересечения между ними

1) Ласка - Розыгрыш.
2) Бакалавр - Выпивка
3) Ева - Любовь
4) Гаруспик - Безумие
5) Самозванка - Ребенок
6) Гриф - Песня
7) Стах - Поцелуй
8) Капелла - Шрамы
09) Сабуров - Игра
10) Спичка - Убийство
11) Ноткин- Ненависть
12) Ава - Утешение

13) Ута - Кошмар

Она просыпается, вскидываясь всем телом и прижимая руку к груди. На электронных часах у прикроватного столика без пяти минут три, тонкие занавески едва колышутся у приоткрытого окна. В сознании все еще ярко стоит образ страшного существа, отдаленно напоминающего человека, одна из его, возможно, конечностей, железный прут, вонзается ей прямо в сердце. Взгляд существа, между тем, невозможно спокойный, немного строгий и даже осуждающий. Словно у отца, пеняющего дочь за определенно неразумный поступок.

Она осторожно, чтобы не разбудить спящего мужа, выпутывается из одеяла и бредет на кухню. В шкафчике таблетки, по рецепту от психиатра - ну зачем было делать такой перерыв - стакан стучит о зубы, пока она жадно и судорожно пытается запить свою тревогу водой, просто из-под крана. Отдышавшись, она осторожно возвращается в постель, тихонько касается немного бледной в свете луны руки своего супруга и уже спокойно засыпает.

Она просыпается, вскидывая голову в немом крике. Лишь тихий всплеск воды многократно отражается от стен грота и окончательно умолкает. Там, во сне, слишком много образов и суеты, в целом ничем не выделяющихся. Там Ута поспешно пила утренний кофе, пытаясь одновременно застегнуть пуговицы на рабочей блузке, раздраженно постукивала пальцами по рулю и поглядывала на часы, встряв в пробке по пути в офис, смотрела вечернее телешоу, ожидая почему-то регулярно уже опаздывающего мужа с работы - смысл этих образов уже ускользал из сознания, но одно Ута знала точно - в этом сне не было ни капли того волшебства, что натягивает душу до предела, не было никакого даже намека на чудо.

Как знала и то, что это не первый и не последний сон о том странном мире. Возможно, в этом феномене стоит подробнее разобраться, но не сейчас.
Сейчас Ута протягивает руки к луне, в объятии, которое ищет ласки и защиты и которому никогда не суждено состояться. И не имеет значение ни голод, терзающий тело, ни мудрый, но страшный Брат, который неизменно придет собирать свою дань через цикл или два.

В этом привычном и безумном натяжении она и находит умиротворение, успокаиваясь и снова проваливаясь в странные и бесконечные сны

14) Эли - Тепло
15) Има - Травма
16) Юна - Дом
17)Ирэ - Соблазнение
18) Оле -Стихи
19) Яни - Праздник
20) Айя - Старость
21) Эхо - Смерть
22) Гость - Рисование

@темы: Фанфики

---

KHR. Ламбо, Реборн. Some criminal

Ламбо сейчас проклинал все на свете: мусорные мешки, валяющиеся грудами вокруг и источающие не самый приятный запах, чрезмерно затянувшееся ожидание, которое он, не привыкший сидеть на одном месте спокойно, ну просто ненавидел, а более всего - Реборна. Источник всех его неприятностей. Того, кто постоянно рушил его спокойную жизнь.
Вот и сейчас - приходится стоять чуть ли не на помойке, ожидая, пока этот чертов консильери окончит переговоры. Если бы не прямой приказ Десятого, Ламбо бы ни за что не сел в свою Ламборджини и не поехал забирать Реборна из этого богом забытого места. Еще чего, бензин на него тратить, а сейчас он дорого весьма стоит... Да и капот пачкать ну совсем не хочется - только несколько дней назад машину на мойку свозил. А в случае погони еще и поцарапать можно, и это еще в лучшем случае. Ох, ну точно как знал, что день паршиво закончится. Да и еще и желудок заурчал от голода. Дело дрянь.
"Ох, Mamma mia, ну когда же он уже появится?.."
Только Ламбо об этом подумал, как металлическая дверь резко распахнулась, и на заднем дворике бара обозначился Реборн: с каплями крови на шляпе и безукоризненно чистой рубашке, с все еще источающим струйку дыма пистолетом в руке.
- И полгода не прошло, - пробурчал себе под нос Ламбо и подтянул свое сползшее с водительского сиденья тело в вертикальное положение, повернул ключ, заводя свою быструю, как молния, любимицу.
Реборн, повернувшись на звук и заметив знакомую машину с эмблемой быка, ухмыльнулся и издевательски-вежливо снял шляпу, в знак приветствия. Впрочем, заметив, медлить он не стал и уже через мгновение удобно устроился на переднем сиденье. Похоже, он был доволен, что его на халяву подвезут до штаба.
- Какие люди! - протянул он, разглядывая с прищуром ссутулившегося за рулем и предельно хмурого Ламбо - тот сдерживался изо всех сил, чтобы не остановиться резко и не выбросить Реборна из салона. Прямо в лужу, вот будет хорошо таким образом стереть с его лица это самоуверенное ехидное выражение.
- Заткнись.
- Ах да, я же забыл - ты ведь маленький глупый теленок, - не упустил случай уколоть Хранителя Реборн, и Ламбо резко вдал по тормозам на светофоре, чтобы киллера хорошенько приложило об бардачок. Но тот, как назло, среагировал быстро и не позволил этому случиться, даже не тряхнуло его особо. Чертов Реборн.
- Ну, и как всё прошло? - пряча взгляд и нарочито грубо спросил Ламбо, чтобы этот идиот ни за что на свете не поверил, что он, Ламбо, за него волнуется. Ведь видел же на его рубашке кровь, видел...
- Они не согласились с нашими требованиями, - ответил Реборн, убирая пистолет обратно. - Пришлось зачистить, всю обойму извел.
- Сколько их там было? - Ламбо перевел дух, нашел за кого волноваться. Реборн же, как это ни прискорбно, лучший в мире киллер. Подобный урагану, способный в секунды зачистить хоть целый бар. Хотя, как догадывался Хранитель...
- Не считал.
...оно было и не так далеко от истины.

KHR. Хибари, Хару. Нарушение дисциплины, юмор

Когда Хибари сообщили о какой-то неизвестной девчушке в форме Средней школы Мидори, которая преспокойно прогуливалась по территории Намимори, он был просто в бешенстве.
Конечно, Кея ни рвал, ни метал, но тут же, нахмурившись, вытащил тонфу и стал искать нахалку.
Ученица другой школы залезла на территорию Намимори. Непорядок. И Кея даже не посмотрел бы, что это всего лишь беззащитная девочка.
Для него все люди делились на тех, кто соблюдает дисциплину, и на нарушителей. Больше никаких критериев для него не существовало.
Узнать информацию о девушке было очень легко – буквально через несколько минут Кея уже знал, что это Миура Хару, а найти саму нарушительницу было проще некуда. Ее школьная форма сразу выделялась на фоне школьной формы Намимори.
- Камикоросс, - неслышно подошел он к ней сзади. Хару завизжала и, развернувшись, влепила неизвестному извращенцу, который так ее напугал, кулаком. Кея, к удивлению своему, пошатнулся.
Его никто, никто не мог даже коснуться пальцем со времен Мукуро... Ошеломление застыло в его глазах.
- Ой... – Хару тут же сжалась, увидев на предплечье Кеи повязку с надписью «Дисциплинарный комитет Намимори». Да и сам Хибари страшной тенью навис над ней, а глаза блестели стальным блеском, ровно как и тонфу в его руке. – Простите, простите, простите! – заверещала Миура, потихоньку отступая.
- Хару? Что здесь?.. – удивленно спросил подошедший Цуна.
- Цуна-сан!
Хару тут же нашла в нем своего спасителя и спряталась ему за спину.
- Тот, кто покрывает нарушителя, сам нарушитель, - выдал Кея, следуя своей безупречной логике. Последнее, что услышал порядком ошалевший и еще не осознавший, что происходит, Савада, было:
- Забью до смерти.
Хару, в то время, как ее спасителя жестоко избивали, сумела убежать. А ее удар кулаком вошел в историю школы, как тот, От-Которого-Не-Смог-Увернуться-Хибари-Кея.

KHR. Хибари/Хару, утешение

Хибари Кёя ненавидел слезы, считая их позорной человеческой слабостью. Мало того, что сам он в жизни не плакал, так еще и не мог терпеть, когда это делают другие.
Это раздражало его до крайней степени, но, одновременно, и заставляло чувствовать себя крайне неуютно. Так, что хотелось зажать уши.
И потому, заслышав в коридоре громкие всхлипы и шмыганье носом, а потом и завидев их источник - скорчившуюся у стены девчонку, как там подружку этого травоядного, Хару вроде, Хибари впал в ступор.
Кёя развернулся на каблуках, чтобы побыстрее ретироваться отсюда. Если бы Хару не была девушкой, Хибари бы уже просто забил ее смерти. Бил бы и бил, пока она не станет хрипеть, пока вконец не умолкнет и не перестанет изводить его душу... Но ретироваться ему так и не удалось.
- Хибари-са-аа-н!
Хару, видимо, ища утешения в таком невозмутимом оплоте спокойствия как Хибари Кёя, подбежала к нему и прижалась лицом к безукоризненно чистому пиджаку. И безутешно, с новой силой, в него зарыдала.
Тсуна день ото дня становился все мрачнее, даже накричал на нее, чего никогда раньше с ним не случалось... Хару была просто в отчаянии.
Кёя поморщился - на пиджаке начало расплываться мокрое пятно. Кёя коротко возвел глаза к потолку и с обречением выдохнул.
- Перестань. Или камик...
- Хибари-сан, я не знаю, что мне делать! Тсуна-сан такой злой в последнее время! И все что-то от нас скрывают, явно что-то очень-очень жуу-уткое! - с перерывами на всхлипы и рыдания перебила его Хару, и не замечая, в каком напряжении пребывал стискиваемый в ее объятиях Хибари. Быть чьей-то жилеткой Кёя явно не привык. Слишком острый он, колючий как еж и неприступный - кто осмелится приблизиться к нему? А уж тем более поплакаться?
Он хотел сделать все, чтобы эта девчонка умолкла. Все на свете. Все, что угодно.
- Успокойся, - слишком приказной железный тон, не так, - Ну, не надо... - уже более мягко. Хибари сдержал порыв ее ударить как следует.
Хибари в жизни никого и никогда не успокаивал, так что не представлял, как это делается. Рука, сжатая в кулак, с усилием разжалась, и ладонь опустилась на вздрагивающую макушку девочки. Неловко погладила. Надо будет точно кого-нибудь потом забить до смерти, - промелькнуло в голове у Кёи.
Но это подействовало - всхлипы стали реже, тише, а потом и вовсе стихли. Хару отстранилась, рукой вытирая глаза.
- Скажи Саваде, что сегодня я забью его до смерти, - мстительно ухмыльнулся Кёя. Этот тунец еще пожалеет, что довел Хару до слез и, тем самым, заставив его, Хибари, так известись, унизиться, будучи жилеткой.
О ками, этот тунец точно пожалеет за то, что Кёя первый раз в жизни кого-то утешил.

TTGL. Китан/Йоко. Океан слез

Когда он её целует, у Йоко начинает щипать глаза от подступающих слез, а руки сами собой обнимают Китана, не желая его отпускать хотя бы еще немного. Этот храбрый идиот, такой же, как Камина. Кто же еще, как не он, мог без раздумий предложить пожертвовать собой за всех?
Идиот. У него же такие замечательные сестры и такая милая племяшка, они будут плакать. Плакать и улыбаться сквозь слезы, что он всех их спас.
И она... тоже будет.
- Знаешь, Йоко, я все семь лет жалел, что так и не поцеловал такую красивую цыпочку. И, вот... - он криво улыбается. - Ты чего, плачешь? Эй, Йоко, ты чего? Не надо... - он неловко вытирает жесткими пальцами слезы с ее глаз и щек.
Девушка трясет головой, мол, не надо, ерунда, иди уже, спасай мир, идиот. Китан понимает, кивает всем на прощание - и вот, уже несется на полной скорости через космический океан, к своей цели.
Йоко что-то давит изнутри на сердце, что выплакать уже невозможно. Потому что этой боли, этих слез внутри нее - океан. Бесконечный, как сама Вселенная.

Мальчик и тьма. Данька, Лэн

Я стою на краю у непрочных перил,
Позабыв о жестокой ноябрьской стуже.
Темнота, что дремлет где-то внутри,
Говорит с темнотой снаружи.
Как наивно-бесстрашны мои новые черные крылья…(с)

Лэн стоял у края бездны, широко и безбоязненно раскинув ей навстречу руки, Внизу, теплое, живое и колышущееся, плескалось море Тьмы. Лэн слышал, упоенно слушал, как оно дышало, как призывало ласковым шепотом нырнуть в него, словно в бездонный тёмный омут, как с тихим шорохом разбивались о невидимые преграды черные волны. А под ней где-то внизу были острые скалы, но Лэн не боялся, не чувствовал этой высоты сейчас и опасности.
Он жил и дышал вместе с Тьмой, ибо сам уже стал ею, и от этого пьянящего ощущения как-то дико-радостно кружилась голова. Та светлая часть его сознания, что когда-то всем сердцем отвергала Тьму, уже дотлевала своё, словно одинокий уголек в остывшем пепле.
Вокруг был только холод, и холод был в Лэне.
А еще у него были крылья - бесценный подарок, в обмен на сердце - с такими можно закладывать любые виражи и мчаться легко даже в самой непроглядной тьме. А еще они никогда не поломаются. Полная свобода - от жизни и смерти, от воздушных вихрей и сил гравитации, от...
- Лэн.
- А, Данька, привет, я знал, что ты придешь, - заулыбался Лэн, поворачиваясь, и Данька нахмурился, увидев столь родные черты на чужом уже лице. Улыбка Лэна тут же увяла. - Данька. Это больно только поначалу... Потом...
- Ты же сам говорил, что невозможно летать без сердца, - Данька как всегда бил прямо и в упор, обрывая разом все оправдания и последующ ие завлекающие речи.
- Это было раньше. Теперь я понял... это так... ты просто не представляешь, как это хорошо! - Лэн раскинул руки, будто хотел обнять тьму, будто преподносил ее Даньке в подарок - вот она, вот же! - а тот не понимал и не видел ничего. - Иди к нам...ко мне, - попросил он жалобно.
- Нет, - покачал головой Данька.
Это одно - пытаться вытащить друга из пропасти, когда тот цепляется пальцами за выступы, сражается, не хочет падать, и ты его не оставишь никогда в таком положении, но как расцепятся пальцы, как начнется падение - не остановить уже его и следом прыгать - глупее поступка не придумаешь, когда нужен остальным. Даже если очень любишь. Нужно продолжать дело Света, раз уж начал.
- Разве ты не мой друг?
- Друг, - согласился Данька. Он сам себе поражался, как до сих пор держал строгий спокойный тон, как до сих пор глаза его были сухи... И только он подумал об этом - в груди что-то екнуло, сжалось горло, защипало глаза - но он подавил всё резким вдохом и продолжил: - Но я люблю того Лэна, который был моим Младшим. Он никогда не сдавался. Он боролся.
Теперь человеческие черты и вовсе стерлись с лица Лэна. Глаза его потемнели, лицо исказилось от злости - иррациональной злости, потому что не должно быть ее на этом лице, не должно - он почти прошептал:
- Ты не знаешь, насколько мне было больно... Когда всё внутри выгорает.

Говорят, в Лэне чувствовали черноту уже невооруженным глазом. Он стал отчуждаться, чувствуя себя другим, а после и вовсе ушел, не выдержал. Заменил сердце на крылья, превратил кровь в огонь, а любовь – в ненависть.
Просто перестал бороться. Просто в нем изначально была тьма, где-то совсем внутри, которая так и ждала лазейки, повода выбраться наружу.

- Я видел, - Данька, наконец, решился, стряхнул с лица это выражение "Лэн, я вижу тебя в гробу и провожаю тебя в последний путь", подошел к нему, приобнял - на ощупь кожа как кожа, холодная только. Его бедный опустошенный Лэн.
Не сумевший избавиться вместе с сердцем от своей привязанности, терзающей его теперь, так что жалко его, даже такого.
Но теперь они по разные стороны баррикад. Вот только...
- Полетаем вместе? Как раньше, - предложил Данька. - В последний раз, вот над теми скалами.
Он знает, что Лэн легко может сбить его, нож воткнуть в грудь, увлечь на верную гибель - всё, чтобы только не отпускать его.
Но точно так же знает, что Лэн сможет его отпустить.

Линия грез. Артур, Кей

Здесь было все для удобства отдыхающих – круизный лайнер на Волонтис был оснащен бассейном, мини-баром, у которого толпились люди, и даже бильярдом. Всем, чтобы не заскучать на протяжении долгого шестичасового полета.
Но Кей Альтос, несмотря на все эти изыски, на которые ушла уйма денег, все равно скучал. Он меланхолично прогуливался по верхней палубе, где находился бассейн, потягивая из хрустального, явно штампованного на фабрике, бокала хорошее мршанское вино. Самое дорогое, которое только нашлось в баре – деньги Кертиса Альтос тратил со злостным удовольствием.
Впереди было еще целых шесть часов безмятежной скуки. Однообразно сидеть на месте – это было не по Кею, потому эти шесть часов стоило чем-то занять.
«Хм, а где Арти?» - фоном подумал Альтос, почти равнодушно, без всякого на то волнения за мальчика. Тот часто где-то пропадал – то в зале с игровыми автоматами, то в ресторанчике. Кей нянькой ему не был и предоставлял пацану полную свободу действий на лайнере. Пока все было спокойно, можно было себе это позволить и вздохнуть свободно впервые за долгое время.
И тут он увидел его. Арти стоял на доске, вытянув вперед руки для прыжка. Оттолкнувшись ногами от доски, он без страха полетел вниз «рыбкой» и плавно, без брызг, вошел в воду. Кто-то захлопал в ладони, а какой-то мужчина даже присвистнул и показал Артуру большой палец.
- Смотри, не возгордись, - посоветовал Кей, когда Арти, широко улыбающийся и раскрасневшийся от своего триумфа, подплыл к бортику. Кертис-старший явно позаботился, чтобы его сын еще с самого детства научился быстро плавать, хорошо нырять и задерживать дыхание под водой на две минуты.
Сейчас он совершенно по-мальчишески показушничал, пользуясь этими своими умениями.
Как самый обычный мальчишка его возраста. Биологического возраста, который, как известно, формирует психику.
- Согласись же, что это бы классно, - Арти вылез из бассейна, подтянув свое тело на бортик руками. С него потоками стекала отдающая хлоркой вода, а полотенца, конечно, при Арти не было. Кей усмехнулся этой его детской неосмотрительности.
- Пойдем в каюту, горе ты мое луковое, вытрешься. И переоденешься.
- А если я опять захочу попрыгать?
- Не попрыгаешь, - просто ответил Кей с улыбкой. Суровая правда жизни, малыш. Он потрепал Арти по мокрым волосам, оставив на голове мальчика взъерошенный хохолок.
На Кея, пока он шел с Арти до своей каюты, всю дорогу косились люди. Оно и понятно, ребенок со взрослым мужчиной, который мало походит на его отца, слишком уж черты лица разные. Кей пребывал весь в напряжении, спиной чувствуя чужие взгляды. Казалось, он каждую секунду был готов толкнуть Арти в сторону и открыть огонь по врагу. Он тряхнул плечами, сгоняя подозрительное для окружающих напряжение. Похоже, в том же состоянии пребывал и мальчик. Внешне это почти никак не выдавалось. Только Кей, знавший его как никто другой, мог заметить беспокойство в самой глубине его глаз, прикрытое напускной задумчивостью. Мальчик тревожился. Открыв дверь каюты электронным ключом, Кей прошел в помещение и кинул Арти чистую рубашку. Тот поймал ее, не моргнув глазом.
- Молодец, хорошая реакция. Переодевайся.
Арти остался стоять на месте.
- Арти?
- Отвернись. Я стесняюсь, - с неожиданной серьезностью ответил мальчик, и Кеё только прыснул – мол, нашел чего стесняться, малец. Но, все же, послушно отвернулся, ожидая,
пока за его спиной мальчик, судя по звукам, поспешно стянул плавки и надел сухие.
- Ну что, можно уже смотреть? – с легким сарказмом спросил Кей.
- Кей. Я не хочу умирать, - вдруг произнес тот совсем спокойно, словно не стоило ему это никаких усилий. Стала понятной причина его напряженности. Измотан верно он уже до последней степени, сомневается, сможет ли дойти до Грааля, когда столько попыток уже провалено.
Он не хотел еще раз умереть, когда уже столько раз слышал прощальный вой уходящей жизни. Падал в черноту, что чернее мглы. В бездну, дышащую холодом, с рваными краями.
- Я знаю. Я же тебе обещал.
Кертис-младший кивнул, но было видно, что уверенности в него это не вселило. Он хотел поверить, но все обещали, все клялись – и где они?..
- Мы столько прошли, мать твою, Арти! – Кей, не выдержав уже этого отсутствующего взгляда, подошел к него и хорошенько встряхнул за плечи. – Мы так далеко зашли, чтобы все бросить?
- Я этого не говорил, - отозвался Артур. Кей поразился тому, что у взрослого внутренне уже человека, у сильного, прошедшего через череду испытаний человека – задрожали губы. Совершенно по-детски. Кей вздохнул и решил прибечь к последнему методу, чтобы успокоить распустившего нюни мальца.
Можно, конечно, ударить его как следует, но Кею не хотелось этого делать сейчас, что странно – раньше для него ничего не стоило пусть даже и убить ребенка.
Он опустился на одно колено перед мокрым, продрогшим мальчиком, покрывшимся гусиной кожей, в одних только плавках.
- Артур, мой маленький король. Верь мне, я доведу тебя до святого Грааля во что бы то ни стало. Я твой слуга поневоле, и этого ничто не изменит.
- Смешной ты, Кей, - раздалось сверху. Кей поднял голову и заметил, что мальчишка ухмыляется.
- Сейчас кто-то у меня получит, - отразил он усмешку и схватил его цепко за ухо.
Они еще некоторое время боролись на кровати, сбивая простыни, и Кей хохотал, как сумасшедший, щекоча Арти, и тот визжал, не в силах вырваться.
Но Кей видел нестертые дорожки слез на его щеках.
Он просто сделал вид, что не заметил, продолжил шутку Арти.
Все-таки у королей должна быть своя гордость.

@темы: Фанфики

---

KHR. Занзас/фем!Тсуна, на фразу "Не твое это дело, женщина"

- А можно я поведу?
- Не твоё это дело, женщина, - как можно более презрительно буркнул Занзас, отпихивая её бедром с водительского сидения. Чего доброго, еще машину разобьет... Черный "Хаммер" завёлся с пол-оборота. Мотор урчал приглушенно, но мощно. Они тронулись.
Тсуна обиженно хмурилась. А как же так называемая эмансипированность итальянских женщин? И вообще, для чего она права получала?
Никакого уважения. Наверное, чтобы доказать, что она не тварь дрожащая и, вообще-то, право имеет, Тсуна кинулась в битву за руль.
К слову, глупую и бессмысленную - в физической силе она проиграла почти сразу.
- Мать твою, обзор загораживаешь! - проревел Занзас, облагораживая ругательство отборным итальянским матом.
Он уже схватил ее цепко поперек талии, собрался уже швырнуть ее обратно и восстановить контроль над транспортным средством, но было поздно.
С головокружительной скоростью они слетели с дороги, запрыгали по заснеженным кочкам и ухабам - Тсуна со страху со всей силы вцепилась в мужа - и окончили свой путь, врезавшись в дерево. Савада мигом потеряла сознание, ударившись обо что-то головой.
Живой и невредимый, но жутко злой, Занзас оглядел ущерб.
Переднее стекло разбилось вдребезги, из-под капота вырывался легкий дымок, бампер, дорогой, тюнинговый, безжалостно смялся.
- Вынесу - убью, - пробормотал Занзас, вылезая из машины и взваливая безвольное тело себе на плечо.

KHR. Тсуна/Гокудера, юмор про списывание на уроках

Тсуна не любил контрольные за то, что они всегда настигали внезапно. А особенно, в те моменты, когда он действительно ничего не знал - дело даже не в глупости было, а в физической нехватке времени, когда даже отоспаться как следует не получается.
При всем при этом его удивляло, как Гокудера ухитряется писать всё на высшие баллы.
Изнутри словно защекотало что-то, верно, соблазн - можно просто повернуться к Гокудере, попросить написать и за него, это же так просто...
- Савада! - удар указкой по столу. - Не вертись.
Ну, или не совсем просто.
- Джудайме! Помочь вам? Вы напишите, чего непонятно, и мне кидайте! - сложив руки рупором, шумным шепотом проговорил Гокудера. В тишине класса это прозвучало особенно громко, а учитель был отнюдь не глухой. Тсуна медленно покраснел, зерзал на стуле. Стыдно-то как.
- Савада, Гокудера, ноль баллов. И остаетесь после уроков! - крикнул тот, заставив Тсуну съежиться на стуле.
Ну вот почему у них всегда всё через...?
...И чему это виновато-убитый Гокудера так радостно украдкой улыбается?

Shaman King. Хао/Йо, сон

Они сидели на крыше гостиницы бок о бок, до касания им не хватало всего нескольких сантиметров, но отчего-то Йо даже во сне знал, что их преодолеть невозможно и, более того, нельзя. Негласное табу. Хотя брата обнять хотелось неимоверно, уткнуться лбом ему в плечо и стоять так долго-долго, не отпуская. Над ними во всей своей красе раскинулось ночное звездное небо. Какой красивый и чёткий сон.
- Аники, ты правда здесь или только снишься?
- Конечно же, снюсь, - с хитрой, но спокойной улыбкой ответил Хао. Вообще, весь он необыкновенно светился спокойствием и мудростью, даже непривычно. Но теперь это была его настоящая душа. А красное кимоно, расписанное цветами, только придавало Хао величия. Истинный король, ничего не скажешь. - Рад снова тебя видеть, Йо.
И правда - они так долго не виделись, несколько лет как уже, после Турнира.
- Я тоже, - искренне ответил Йо, но этих двух слов не хватало, чтобы выразить, как же сильно он скучает по брату, занятому теперь всем миром, и неосознанно, забывшись, потянулся вперед - чтобы тронуть брата за плечо. Тот тут же неуловимо отстранился, и пальцы Йо нашли лишь пустоту.
- Не надо, - мягко, но строго и неумолимо.
Не надо - потому что через меня проходят миллионы страданий - людских и природных, потому что любая боль в этом мире - моя боль, потому что во мне сейчас столько тысячелетий истории, что ты просто не выдержишь всего этого, - говорили его глаза, глубокие и тёмные, как небо над ними. Йо с грустным участием смотрел в них - так хотелось коснуться Хао, принять на себя хотя бы маленькую толику того, что чувствовал он...
- Правда, не надо, - Хао уже шептал ему на ухо, стараясь не касаться волос, но Йо с радостью ощутил на своей коже его теплое дыхание, ловил его жадно, как то единственное, что он мог принять от брата. Хотелось наплевать уже на всё, обнять его - да покрепче - но Йо, как никто другой, понимал значение слова "нельзя". - Ты всегда всем так стараешься помочь, Йо. Ты неисправим, братик, - усмехнулся Хао, но в этой его усмешке не было презрения и злобы, только нежность.
- Могу я хотя бы почаще видеть тебя во сне? Мы с тобой так мало разговаривали... - почти жалобно попросил Йо.
- Можешь, - улыбнулся король и, перед тем как растаять в ночном небе, послал Йо аккуратный, в два пальца, воздушный поцелуй.
Им предстояло еще столько всего обсудить.

Shaman King. Сати/Намали, замок из песка

Иногда ей кажется, что Намали ее преследует - настолько часто он оказывается рядом, когда рядом более нет никого.
Сегодня один из таких прекрасных дней, когда можно идти вдоль кромки воды, утопая пальцами во влажном песке, собирать ракушки и не ежиться при этом от холодного ветра - дует теплый бриз.
А Сати строит свой собственный замок - шпили, башенки, оконца - аккуратное всё.
Почувствовав своей спиной тепло подошедшего человека, она не отодвигается, но и не прижимается крепче.
- Можно присоединиться? - Намали чуть ли ее шеи губами не касается, единственный нарушает эту ее ауру неприкосновенности, под которой она - обыкновенный человек, с теплыми плечами, острой косточкой ключицы и смуглой кожей. Принцесса легко пожимает ими, мол, присоединяйся.
Безлюдный песчаный пляж, закатное солнце и один замок на двоих - он - песок, сухой, колючий, а Сати - вода, струится ровно, смягчает всё на свете, приходит внезапно в голову Намали. Это даже романтично, фыркает он про себя.
Только вот жалко, что на следующий день всё так безжалостно и бесследно смоет волна.

Shaman King. Сати/Намали

Она набирает в свои узкие прохладные ладони синюю пудру и осыпает ей всех дарственным, величественным жестом, и все тянут к ней руки, к маленькой хрупкой фигурке в простом белом платье, радуясь неистово, когда синие песчинки попадали на кожу, словно дар небесный.
Она улыбается так всемилостиво, щурится так по-доброму снисходительно. Богиня.
Намали стоит в сторонке от этого веселья, заняв наблюдательную позицию. Так ведь гораздо интереснее - не вмешиваться.
Но когда Сати коротко смотрит на него, зовет его взглядом спокойным, но хитрым, он подходит. Никогда не мог противиться магнетизму её взгляда.
- Вот. Попробуй и ты, - она протягивает Намали ведерко с подкрашенной водой, и тот берет его, думает секунду - и окатывает внезапно Сати с головы до ног.
Богиня совершенно по-девичьи взвизгивает, жмурится, протирает глаза - и мажет Намали краской в ответ, с решительной шуточной обидой. Она смеется, звонко и мелодично. Намали ловит себя на мысли, что впитывает жадно в себя этот смех, человеческий и неземной одновременно.
Вокруг творится красочное безумие, народ следует их примеру, хохоча и обливая друг друга краской, а у Намали перед глазами только одно - нос принцессы, смешно измазанный зеленой краской, её чуть раскосый взгляд из-под длинных полуопущенных ресниц. Её тонкие пальцы вдруг начинают раскрашивать его лицо разноцветными узорами, мягкой прохладой ведут по щекам.
И тогда он берет девушку за талию.
И время останавливается.

Shaman King. Пино/Зоря, song! Origa - Красно солнце

На много километров вокруг, сколько хватало взгляда, простирались заснеженные поля, уходившие вдаль холмами. Бесконечный, казалось, лес виднелся теперь где-то совсем вдалеке. За ним - озерный край, за ним - ледяные пустоши, пройденные, как и всё, пешком.
Так много вроде бы и так мало от их общего пути.
А там до ближайшего крупного города - и на поезд, не всю же Россию до Японии ногами мерить.
Зоря долго смотрела на тлеющий рассветом горизонт, но тут ее внимание привлек ярко-синий цветок под ногами, прямо среди подтаявшего снега. Как смог тонкий стебелек пробиться сквозь промерзшую почву, как зацвел в холоде, такой хрупкий и нежный, оставалось загадкой. Полярная незабудка.
Зоря наклонилась, обняла его ладонями осторожно, задышала тепло, согревая, и вместе с тем шепча слова благословения. Старик говорил, что всё вокруг тоже живое - дышит, борется и откликается на любовь, так что в этом был свой смысл.
- Ты что делаешь? - подошел сзади, протирая глаза, сонный, заспанный Пино. Проснулся, видимо, только что, не ощутив рядом своей соратницы, забеспокоился. Они всегда спят в обнимку, чтобы как можно больше тепла сохранить - и в этом нет ничего предосудительного.
Во всем остальном они горды и холодны, но верят друг другу до конца, несмотря на то, что с детства привыкли полагаться только на себя.
Они вообще мало разговаривают - просто не любят это дело - но никто другой, а именно Пино нес ее по снежной пустыне на руках, когда та не могла уже идти, именно он надел на ее ноги закоченевшие свою обувь и, стискивая зубы, шел по колючему снегу.
Говорят, девушки становятся гораздо красивее, когда их защищают и оберегают. И тогда, действительно, гордая, как он сам, и волевая Зоря казалась необыкновенно нежной и умиротворенной, прижималась бессознательно головой к его груди.
И сам Пино...чувствовал впервые, что ему невероятно хорошо стараться не только для себя, но и для других.
Таким двум кускам острого льда лучше подтаять и смягчиться, чем биться друг в друга и ранить.
Пусть лучше их гордость ранит других.
- Жалею этот цветок, - ответила Зоря, поднимаясь и отряхивая юбку. Пино заметил, что она опять босая. Рассвет начал уже заниматься и брызнул кровью на снег. В его лучах волосы Зори словно светиться стали изнутри, вот не зря ее именем богини соответствующей нарекли, подумал Пино. Но не стоило терять драгоценного времени.
- Он всё равно замерзнет. Слишком рано появился, - пожал он плечами. - Пойдем, я видел здесь недалеко родник, можешь искупаться хотя бы.
Проверяя, хорошо ли погасли угли, Пино не заметил, как на губах его спутницы появилась кривоватая улыбка.
Она видела в этом цветке себя и совершенно ясно понимала - не всё для него потеряно. Главное, желание жить, а остальное приложится.

Shaman King. Сати, Матамун

Сати сидела на полу по-турецки, скрестив щиколотки и легко отклонившись назад. Поза её дышала одновременно расслабленностью и сосредоточенностью - точно свободно распустившийся лотос.
Распущенные волосы струились по лицу, по плечам, по легкому белому платью, казавшемуся оранжевым в отблесках светильников.
Ветер тихонько колыхал развешанные у входа фонарики.
У самой кромки неба дотлевал закат.
Здесь, в маленьком храме на вершине холма, творился великий план.
- Как думаешь, он достоин? - спросила Сати фамильярно у сидящего рядом духа, словно знала его тысячу лет.
Словно не было между ними этой бездны в несколько веков.
Словно он не был мудрым и опытным до спокойного скепсиса некомата.
Матамун медлил с ответом, педантично набивая свою трубку табаком и с наслаждением затягиваясь так, что от сладкой неги у него задрожали усы.
- Более чем, - оторвавшись от своего занятия, с гордой и чуть грустной улыбкой ответил он.
Йо. Тот десятилетний мальчишка, не знавший даже как вызвать духа бесплотного. Освободивший Анну. Победивший великого демона...
Воспоминания нахлынули все разом.
Звон разбившейся витрины, звук захлопнувшейся двери, запах пены для ванны...
Метель, буксующий в снегу джип, колокольный перезвон...
События той осорезанской ночи не забывались ни на секунду. Такое никогда не забывается.
Йо, мальчик, достигший столь многого своей добротой. Заражающий этой добротой всех вокруг. Весь мир.
Он достоин как никто другой.
Его маленький друг спускается в ад.
"Я снова увижу тебя, Йо. Я буду ждать тебя там".
Матамун не стал вытирать мелкие слезинки, выступившие на глазах - не перед кем было скрывать свои чувства.
Сати смотрела мудрым, печальным, понимающим взглядом. Сильная, добрая, сострадательная. Так похожа на хозяина. До того, как его сердце захватили демоны.
Матамун взял в лапку чашечку сакэ и поднес к мордочке.
- За Йо, - предложил он, приподнимая тост.
- За Йо, - согласилась Сати. - За того, кто спасет нас всех.
Кто сказал, что развоплощенные духи и индийские принцессы не могут выпивать вместе, отодвинув на завтра все слезы и печали?
Завтра тронется колесо и завертится, увлекая в круговорот весь мир.

Война и мир. Анатоль/Долохов, song! Animal ДжаZ - Если дышишь

Просто так прогуливаться с Долоховым по набережной было по меньшей мере странно. Прогуливаться под пронизывающими ледяными порывами ветра - явной глупостью. Но Долохов, будто не замечая этого, шел по своему обыкновению прямо и гордо, тонкие и правильные губы кривились в вечной его презрительно-снисходительной усмешке. Руки без перчаток совсем закоченели, но он упрямо не хотел убирать их в карманы. Петербург, холодный и неприкаянный, строгий и изысканный одновременно, с его прямыми улицами, острыми шпилями и белыми ночами, ночами напролет с весельями и кутежами, как никакой другой город, подходил Долохову в этот момент, думал Анатоль, глядя то на этот четкий профиль, то на темные свинцовые воды Невы, исходившие тяжелой рябью.
- Ну, что, разжаловали?
- Да, - будто бы нехотя ответил Долохов, но с тем оттенком твердости, который так и говорил: "Да, но не стоит меня жалеть, я всё уже для себя решил и не собираюсь опускать руки". - И завтра уезжаю в действующую армию.
Ему, казалось, было неприятно находиться рядом с Анатолем, который наказания избежал благодаря своему отцу, но Долохов лишь сдержанно улыбался. Анатоль обеспокоенно остановился, схватил его за руку, заглянул в светлые глаза. Да, точно, Федя же теперь солдат, не офицер при штабе. Теперь его могут убить.
- Но mon cher, ты можешь умереть, я не вынесу...
- Это мой долг, - как-то ядовито хмыкнул Долохов, и в его взгляде горела лишь жажда вновь подняться туда, откуда так несправедливо сбросила его судьба. Его, не имеющего ни средств, ни связей, только непоколебимую волю и непроходимую дерзость. - Ты же знаешь.
И Анатоль поднял к своему лицу его закоченевшие совсем руки, тепло задышал на них, согревая - "знаю". Долохов прикрыл глаза и, кажется, терпел, пока это закончится, но на деле старался сокрыть ту волну нежности и щемящей тоски, нахлынувшую так внезапно.
- Я буду ждать, - сказал Анатоль, хотя не очень верилось, что он хотя бы раз вспомнит о нем за время службы, но.
Сейчас, в неверном свете фонарей, пока они оба настоящие, можно было поверить в этом мире хотя бы во что-то.

TRC. Курогане/Шаоран + косвенно остальные

Курогане видел, что парню нужно было расслабиться, отрешиться от всей этой кутерьмы - каждый раз новый мир, новое перо, новое сражение. Чьи-то сны, чьи-то судьбы, чья-то ложь - стройная нить их путешествия давно уже запуталась в неразрешимый клубок - словно луч света в системе зеркал. От всего этого стоило отдохнуть и ему самому.
Ниндзя зубами вынул пробку из бутылки, впихнул в руку Шаорана граненый стакан, наполнив его до краев прозрачной, резко пахнущей жидкостью, и налил себе.
- Мокона тоже хочет пить!
Ах да, булке ушастой тоже не забыть налить.
- Пей до дна, парень, - посоветовал Курогане, видя, как Шаоран всё еще сидел, сгорбившись, смотря куда-то вдаль, сквозь стены, на принцессу свою, спящую в нескольких комнатах отсюда.
Тот дернулся, опомнившись от своих, очевидно, тяжких раздумий, взглянул на стакан в своей руке, будто впервые увидел его, кивнул зачем-то и решительно сделал большой глоток. Закашлялся, расплескивая оставшееся добро по полу - видно, что не пил никогда - чтобы так, с первого глотка не в то горло попало. Курогане похлопал его по спине, нахмурившись снисходительно. Малец еще совсем, как и тот, другой - тоже всему учить нужно. Подождав терпеливо, пока Шаоран откашляется, он налил ему еще.
Второй пошел уже гораздо легче, третий - чуть ли не залпом, а четвертый пришлось уже вынимать из ослабевших пальцев парня.
- Уснуул, - разочарованно протянула Мокона, подставляя под горлышко свой опустевший стакан. С ней неожиданно приятно и уютно было выпивать, когда вот так, наедине.
А Шаоран и впрямь уже тихо сопел, уткнувшись лбом своим упрямым куда-то в бедро Курогане, слишком быстро отключился, слишком тихий и молчаливый, всё больше в себе.
На самом деле, они так отличались с пацаном. Курогане, быть может, единственный видел эту существенную разницу.
Две совершенных противоположности, пусть и душа одна и та же... Голова, тяжелая от алкоголя, тут же заболела от таких раздумий - клоны, чтоб их...и принцесса что-то затевает, и маг скрывает слишком многое - все они одинаковые, запутались сами в себе, живут либо в прошлом, либо в будущем, только он, Курогане - здесь и сейчас, простой и надежный, как меч - ничто не сломает и не сломит.
Курогане любит, когда всё прямо и понятно, а сейчас ни черта ничего не ясно.
Шаоран во сне что-то пробормотал беспокойно, прижался сильнее к нему макушкой своей, такой потерянный сейчас и изнеможденный, что Курогане, не удержавшись, потрепал его по волосам, усмехаясь самому себе.
Что в этих парнях и было одинакового, так вот это - что заставляло его, Курогане, раз за разом о них заботиться, покровительствовать, оберегать.
И, вообще - во всех.

@темы: Фанфики

---

Beyond Good & Evil, Джейд/Шони

Джейд сгоняет оцепенение от узнанной правды упорными тренировками, всё беспокойство и ненужные мысли перерабатывает в усталость. Шест привычно ложится в руку, чертит воздух. Так она заставляет себя думать, что осталась сама собой. Человеком.
Вот только все равно стучится со дна души странное, неведомое и невероятно сильное. Шони неотрывно стоит у нее за спиной, она второе дыхание, второй пульс, иногда слышимый за своим собственным.
Джейд видит ее во снах - существо с зеленоватой кожей, покрытой чешуей, с четырьмя руками-лапами, гротескная копия ее самой.
Шони не говорит и не улыбается, приглашающе, почти по-матерински раскидывает когтистые руки. Желтые глаза смотрят немигающе, и это...
Пугает. Завораживает.
Легко отрекаться чего-то чужеродного, проникшего в тело, как зараза. Но оно с каждым днем занимает все больше места, исподволь, понемногу проникает в жизнь, словно всегда здесь и было, и вот это по-настоящему страшно. Потому что приходит осознание - так и есть.

Джейд в очередной раз прячет взгляд от друзей.

Мор (Утопия), Капелла, концовка Бакалавра

Эвакуация больше похожа на похоронное шествие - люди с потухшими лицами идут нестройными рядами, кто-то плачет, оставляя свои дома, кто-то упирается и не хочет никуда уходить, их подталкивают дулом винтовки.
Капелла собирает своих подопечных - стараясь без угроз, словами и уговорами. Только Ласку не удалось уговорить - та не пожелала оставить кладбище и своих мертвых.
"Мне бы ее упорство", - думает Капелла. Она тоже бы хотела остаться с Городом в этот страшный миг, умереть вместе с ним под обломками отчего дома. Но этого позволить себе нельзя - детям понадобится забота, очень много заботы, придется строить новую жизнь, хотя и непонятно, как.
Несуразно всё это, сюрреалистично, словно бредовый сон, только пробуждение все никак не наступает. Как же можно будет жить без Города?

Они все стоят на другом берегу Горхона, когда раздаются первые выстрелы. Капелла глухо вскрикивает, будто раненая в сердце, падает на колени. Город вздыхает, и по нему проходит первая трещина. Второй выстрел - и часть его безвозвратно разлетается на кусочки. Капелла, не осознавая, что делает, срывается с места, она хочет туда, раскрыть руки-крылья, защитить, закрыть Город своей грудью.
Ее кто-то держит, судя по всему, Гаруспик. Он тяжело и часто дышит - ему тоже плохо. Поэтому остается только стоять на месте и смотреть, как медленно и методично стирается с лица земли самый чудесный из всех Городов. Если не считать, конечно, того, что он такой единственный в своем роде.

После, когда всё закончится, Капелла придет на пепелище. Ветер носит хлопья сажи, они путаются в волосах, небо оранжевое от дыма, и вода Горхона, его отражение, похожа сейчас на кровь. И посреди всего этого стоит чудом как уцелевший фонарь, прямо напротив ее крыльца. Чуть треснутый, он всё равно продолжает гореть. Почему-то именно это заставляет всхлипнуть и подкашивает оставшиеся еще силы. Капелла медленно опускается на то, что было ее домом, обнимает теплые еще останки, прислоняется к ним щекой и слушает, слыша в ответ лишь мертвую тишину.
И начинает петь. Тихая песня пронзительно и печально прорезает воздух. Слова ложатся сами, как и мелодия - это песня, идущая от самой души.
Всё начинается и заканчивается. Земля дает и земля забирает. Всё пойдет на новый круг жизни.
Слова пытаются забить огромную черную дыру в душе, но это всё равно, что затыкать пробитую плотину рваной ветошью.
В ответ на песню, как первые слезы, начинает капать дождь, будто пытаясь смыть причиненный ущерб. Скоро он превратится в шумный ливень, сквозь который не будет видно ничего в пределах двух метров.
Капелла встает только тогда, когда над омытой землей сквозь хмурые облака просвечивает первый луч солнца.

Хроники Нарнии, Джилл/Тириан

Ветер, прошедшийся по верхушкам деревьев, достигает башни и треплет волосы Джилл; та закрывает навстречу ему глаза. Даже так сквозь веки просвечивает догорающий на небе закат. Невообразимо яркий, затопивший всё вокруг, кажется, он пытался запомнить этот мир, будто...
Будто он последний на этом свете.
Джилл вздрагивает от этого осознания, но почему-то нет ни страха, ни паники, только странная решимость - доделать то, для чего они пришли. Но почему всё вокруг залито такой печалью прощания? Она прислушивается, и слышит за дальним переругиванием солдат и лязгом оружия шепот деревьев и трав. Молчание зверей в этом шелесте слышится особенно отчетливо. Всё вокруг что-то чувствует.
Нарния умирает.

- Боишься? - ложится теплая рука на плечо, разрывая связь с этим миром, оттесняя на задний план все предчувствия. Джилл мотает головой.
- Нет. Мы умрем?
Тириан не врет, не умеет врать, не отводит глаза, не успокаивает и не подбадривает. Он только хмурится.
- Вы не обязаны в этом участвовать. Вам лучше вернуться в свой мир.
Значит, да.
Джилл выдергивает свое плечо, краснеет от ярости мгновенно - и смотрит блестящими от гневных слез глазами. Как объяснить этому человеку, что душа больше не будет отдана никакому месту, кроме этого, она умрет здесь, что они не оставят Нарнию в самый страшный ее час, что они... она никак не сможет оставить принца одного здесь умирать.
- Я уже говорила - мы останемся. И нет ничего, что заставит меня думать иначе.
Тириан всё еще недоволен, но видно, что слова Джилл заставляют его ей гордиться.
- Дни Нарнии сочтены. Уже ничто не будет таким, как прежде, что-то неотвратимо нарушено. И наш единственный долг в эти дни - продать свои жизни в бою как можно более дороже, - говорит он, глядя на уже затухающий закат, забирающий с собой все краски. Последний луч вдруг падает на лицо Джилл, на живое, всё еще подрагивающее от эмоций, с затаенной печалью и волнением, и в Тириане что-то ломается.
Он кладет ладонь ей на щеку и быстро, порывисто целует. Ее руки взлетают было, чтобы отстранить, но только ложатся принцу на спину.

Скоро им выступать, и Джилл будет драться, как раненый зверь, стрелять в противников Тириана, не щадя себя, и тот отобьет клинок прямо над ее головой.
Умирать не страшно, совсем не страшно, когда делаешь это за других.

Resident Evil, Крис/Клэр, song! Queen - Made in Heaven

Дорога мелькает под колесами так быстро, что пунктирная разметка сливается в одну сплошную линию.
Ветер бил бы в лицо, не давая вздохнуть, если бы его не скрывал шлем.
Свобода, скорость и ночь - этот коктейль сносит крышу не хуже самого крепкого алкогольного, и Крис кричит, дико и радостно, и его крик сливается с визгом шин при обгоне какой-то ужасно медлительной фуры. Клэр заливисто смеется сзади, ее руки крепко обнимают брата, пальцы мертвой хваткой цепляются за его куртку. В этом жесте нет никакого страха, только желание укрепиться надежнее.
Клэр знает, что Крис не даст ей упасть. С ним она чувствует себя в полной безопасности.
Крис думает, что только сестра может выпнуть его из дома безо всякой определенной причины куда-то в ночь. Просто по причине хорошей погоды, звезд, завтрашнего выходного и желания прокатиться куда-нибудь подальше от города.
И он уж точно не жалеет, что согласился. Потому что вдруг открывшаяся картина заставляет замереть от восторга. Огромное поле, полное отсутствие какой-либо цивилизации, даже редкие проезжающие машины не портят впечатления. И над всем этим раскидывается черное, полное звезд, небо.
- Остановимся? - пытаясь перекричать шум ветра, предлагает Клэр, и этой просьбе тоже невозможно противиться.
Шины взвизгивают, затихает шум мотора, и через секунду становится полная тишина, разбавляемая только стрекотом в траве какого-то насекомого и бормотанием радио из магнитолы. Гравий потрескивает под ногами, когда Клэр спрыгивает с мотоцикла.
Стащив шлем, она разворачивается к брату и со смехом тащит его к обочине с восторженно-нетерпеливыми глазами.
- Ну давай же, Крис, посидим немного, так красиво.
- Подожди, подожди, - усмехается он. Достает из бардачка две банки пива, припасенные как раз на такой вот случай, открывает обе, подает одну Клэр, и они наконец садятся рядом.
- За то, что ты наконец-то нашел время повидаться со своей сестрой, - чокается она с ним и пьет мелкими глотками. Она обычно не пьет, но с братом абсолютно все приобретает другой, свой смысл.
- Ты же знаешь, я всегда приезжаю к тебе, как только находится возможность.
- Я знаю, знаю, - успокаивающе улыбается она и прижимается к его боку, дабы согреться, когда забравшаяся под одежду прохлада пускает по телу волну дрожи. Так приятно почувствовать, как рука Криса сжимает в ответ плечо, придвигая ближе.
Из оставленного на обочине мотоцикла доносится реклама, новости, какой-то фоновый мусор, но тут включается музыка, и первые аккорды заставляют взбудораженно вздрогнуть обоих. Кажется, лучшего момента, чтобы ей заиграть, и не было.
I'm taking my ride with destiny willing to play my part. Living with painful memories, loving with all my heart, - поет Фредди Меркьюри, и Редфилды, не сговариваясь, начинают подпевать. Они оба знают эту песню наизусть.
Музыка раскручивается и нитью уходит в ночь, вверх, к самым небесам, связывает все вокруг в одно-единственное ощущение, от которого хочется задыхаться и жадно ловить легкими воздух, впитывать кожей каждую секунду происходящего - это ощущение мира вокруг.
И самого любимого человека рядом, который чувствует всё то же самое.
Made in Heaven, Made in heaven, - тянет Меркьюри, и ангел с жилетки Клэр усмехается в ответ.

До инцидента в особняке остается год.

Темные начала, Мэри/Серафина

На кухне со свистом закипает чайник. Мэри, сонная и взъерошенная, наливает себе кофе, торопливо пьет его, второй рукой пытаясь причесать волосы.
Обыкновенная, не обремененная чудесами жизнь. Сейчас предстоит ехать в автобусе до университета, затем провести пару лекций по ядерной физике. Обеденный перерыв, отработки у студентов, вечерний поход за продуктами, скорый ужин и вечер за телевизором или книгой.
Иногда она думает, не приснилось ли ей всё это - уж слишком похоже на полузабытый сон, который с каждым днем удаляется все больше.
Мулефа, деймоны, множество миров, женщина, так бережно вытаскивающая ее из сна...
Но стоит только краем глаза увидеть сидящую на подоконнике птицу с красными лапками - всё снова встает на свои места. Это было. Это есть. Так близко и невообразимо далеко, стоит только разрезать прозрачную вуаль между мирами. Но нет, это невозможно. Мэри своими глазами видела осколки, оставшиеся от чудесного ножа.
Уилл. Единственный человек, с которым она может всё это обсуждать. Только при каждом разговоре глаза его подергиваются болью, будто раз разом распарывают старый шрам, и он брызгает кровью во все стороны, хуже и больнее отсеченных пальцев. Так что разговоры прекращаются сами собой.

Вот только остается еще одна ниточка между мирами, которая тянет и, натягиваясь, делает тесно и больно где-то в груди. Тянет вверх.
Мэри неосознанно пытается ухватить ее, найти ее начало. И ниточка приводит к небесам.
Как-то само собой получилось, что она нашла свое снаряжение. Как-то сама собой пришла мысль пойти в горы.
С непривычки довольно тяжело, многие навыки забыты, и любая ошибка грозит сорваться в пропасть. Но кто, как не Мэри, лезла по стволу огромного дерева, используя подручные средства. И, как и там, ее зовет смутная, но цепкая цель. Что-то будет.

Вершина встречает закатом. Клубы облаков проплывают совсем близко внизу. Отсюда не видно земли, зато видны первые звезды - там, где небо уже успело потемнеть. Мэри раскидывает руки в стороны, вскрикивает - будто чайка пытается расправить крылья. С плеча срывается альпийская галка и ныряет в холодный, разреженный воздух. Граница между мирами сейчас так зыбка. Кажется, можно почувствовать ее пальцами, сжать в кулак и сорвать яростно.
Деймон непривычно напряжен, смотрит с тоской, будто тоже пытается почувствовать что-то с той стороны.
- Где же ты? Я здесь, так близко! - обращается к звездам Мэри. Звезды безмолвны.
Вот только на самую секунду на фоне их ей кажутся вдалеке два силуэта - женщины с развевающимися волосами и одеждами и небольшой птицы рядом с ней.
Стоит моргнуть - и видение исчезает, как морок, как насмешка сознания.
Остается только ощущение прохладной руки где-то по самому сердцу да шепот, проходящий по венам, неотличимый от пульса: "Я с тобой".

Criminal Minds, Рид/Джей-Джей

Джей-Джей - единственная, кого Риду не удается проанализировать.
У них, у каждого, есть свое второе дно, причины, мотивы, лишь она - вся как есть - гиперактивная, ответственная, исполнительная, с вечным телефоном у уха и вежливой улыбкой на губах. Груз работы словно вовсе не тяготит ее, такую светлую и живую. Что заставляет ее раз за разом из стопки дел, одно другого важнее и страшнее, выбирать одно? Что удерживает ее улыбку, не позволяет сломаться? Что заставляет называть, единственной из всех называть, его Спенс?..

У Рида нет ответа на все эти вопросы, и он вечно задумчиво хмурится при взгляде на нее, а Джей-Джей смеется, так и тянется рука разгладить складку между бровей. Рида тревожит и напрягает эта бескорыстная доброта. Это как неизвестная переменная в совершенно невозможном уравнении, как число e, находящееся где-то между понятных и привычных два и три. Рид пытается решить эту задачу, но рационального решения не находится. И тогда он понимает, что его просто не существует. Он просто понимает, что поверхность, за которую не получается заглянуть - это и есть сама Джей-Джей, без преувеличений и прикрас.
Наверное, именно в этот момент он и успокаивается. Больше не ищет скрытых мотивов, подводных камней и логических объяснений, а просто принимает.

Кажется, Джей-Джей его лечит - но Рид никогда не считал себя больным. Просто с ней так хорошо и спокойно, можно приглушить в себе на некоторое время поток заученных фраз и цифр, ощутить себя нормальным человеком... Без них Рид чувствует себя неуверенно - потому они всё-таки прорываются - он вдруг начинает говорить какие-то случайные факты, сбивается, отчаянно жестикулирует, а Джей-Джей только улыбается этому, тихо фыркает, отмечая в который раз забавную своеобразность Рида. Но она не смеется, не жалеет и, тем более, не отвергает.
Такой уж он есть, доктор Спенсер Рид.

На выдавшийся выходной команда отправляется в парк аттракционов, и Джей-Джей, конечно, несмотря на все возражения и статистические данные, уговаривает Рида на колесо обозрения. С умением воздействовать на людей, напористостью и заразительным весельем девушки просто нельзя было не согласиться. Рид не то чтобы боится высоты, но чувствует себя довольно неуютно на таком расстоянии от земли. Он рассказывает, как устроен механизм колеса, чтобы отвлечься; щурится на Джей-Джей сквозь слепящее солнце и вдруг ярко, внезапно и до глубины души осознает. Джей-Джей - то же солнце, которое всех их согревает, не спрашивая и не раздумывая.
И его, Рида - в первую очередь.

@темы: Фанфики

---

Вышло немного сумбурно. Не писала безумно давно, вот, потихоньку буду возвращать навык

Ключ к лету

Времена года, на самом деле, не приходят сами. Им нужно открыть дорогу, когда наступает их время. И ключи от нее находятся в сердцах тех, кого избрала сама судьба для этой роли. Хранители меняются каждый год. Каким будет следующий - никому не известно, возможно лишь самой судьбе, а она всегда хитра и непредсказуема.
Свой особый ключ и для лета - он для людей, горячих сердцем, улыбчивых и неудержимых, любящих жизнь и берущих от нее все ее бесчисленные богатства. Одно лишь условие для них - хранить в себе всегда кусочек лета. Видеть его под закрытыми веками даже в самые лютые метели и морозы. Слышать шум деревьев, ощущать горячий воздух, напоенный запахами полевых цветов и жужжанием насекомых. Держать в сердце жар солнца, пронести его сквозь дождь и стужу больших шумных городов... Или могильную темень далеких деревень, кто знает.
Кто-то греется горячим чаем, кто-то разглядывает бережно собранные гербарии, кто стучит в африканские барабаны - у каждого есть свой способ.
Смотритель маяка, уличный художник, забавная девчушка с дредами. Все разные, и, кто знает, может и к тебе в последний день лета постучится кто-то в окно и оставит на подоконнике круглый гладкий камешек. Или цветок клевера. Или... кто знает. Ключ от лета ведь тоже каждый раз разный.

@темы: Фанфики