KHR. Ламбо, Реборн. Some criminal Ламбо сейчас проклинал все на свете: мусорные мешки, валяющиеся грудами вокруг и источающие не самый приятный запах, чрезмерно затянувшееся ожидание, которое он, не привыкший сидеть на одном месте спокойно, ну просто ненавидел, а более всего - Реборна. Источник всех его неприятностей. Того, кто постоянно рушил его спокойную жизнь.
Вот и сейчас - приходится стоять чуть ли не на помойке, ожидая, пока этот чертов консильери окончит переговоры. Если бы не прямой приказ Десятого, Ламбо бы ни за что не сел в свою Ламборджини и не поехал забирать Реборна из этого богом забытого места. Еще чего, бензин на него тратить, а сейчас он дорого весьма стоит... Да и капот пачкать ну совсем не хочется - только несколько дней назад машину на мойку свозил. А в случае погони еще и поцарапать можно, и это еще в лучшем случае. Ох, ну точно как знал, что день паршиво закончится. Да и еще и желудок заурчал от голода. Дело дрянь.
"Ох, Mamma mia, ну когда же он уже появится?.."
Только Ламбо об этом подумал, как металлическая дверь резко распахнулась, и на заднем дворике бара обозначился Реборн: с каплями крови на шляпе и безукоризненно чистой рубашке, с все еще источающим струйку дыма пистолетом в руке.
- И полгода не прошло, - пробурчал себе под нос Ламбо и подтянул свое сползшее с водительского сиденья тело в вертикальное положение, повернул ключ, заводя свою быструю, как молния, любимицу.
Реборн, повернувшись на звук и заметив знакомую машину с эмблемой быка, ухмыльнулся и издевательски-вежливо снял шляпу, в знак приветствия. Впрочем, заметив, медлить он не стал и уже через мгновение удобно устроился на переднем сиденье. Похоже, он был доволен, что его на халяву подвезут до штаба.
- Какие люди! - протянул он, разглядывая с прищуром ссутулившегося за рулем и предельно хмурого Ламбо - тот сдерживался изо всех сил, чтобы не остановиться резко и не выбросить Реборна из салона. Прямо в лужу, вот будет хорошо таким образом стереть с его лица это самоуверенное ехидное выражение.
- Заткнись.
- Ах да, я же забыл - ты ведь маленький глупый теленок, - не упустил случай уколоть Хранителя Реборн, и Ламбо резко вдал по тормозам на светофоре, чтобы киллера хорошенько приложило об бардачок. Но тот, как назло, среагировал быстро и не позволил этому случиться, даже не тряхнуло его особо. Чертов Реборн.
- Ну, и как всё прошло? - пряча взгляд и нарочито грубо спросил Ламбо, чтобы этот идиот ни за что на свете не поверил, что он, Ламбо, за него волнуется. Ведь видел же на его рубашке кровь, видел...
- Они не согласились с нашими требованиями, - ответил Реборн, убирая пистолет обратно. - Пришлось зачистить, всю обойму извел.
- Сколько их там было? - Ламбо перевел дух, нашел за кого волноваться. Реборн же, как это ни прискорбно, лучший в мире киллер. Подобный урагану, способный в секунды зачистить хоть целый бар. Хотя, как догадывался Хранитель...
- Не считал.
...оно было и не так далеко от истины.
KHR. Хибари, Хару. Нарушение дисциплины, юморКогда Хибари сообщили о какой-то неизвестной девчушке в форме Средней школы Мидори, которая преспокойно прогуливалась по территории Намимори, он был просто в бешенстве.
Конечно, Кея ни рвал, ни метал, но тут же, нахмурившись, вытащил тонфу и стал искать нахалку.
Ученица другой школы залезла на территорию Намимори. Непорядок. И Кея даже не посмотрел бы, что это всего лишь беззащитная девочка.
Для него все люди делились на тех, кто соблюдает дисциплину, и на нарушителей. Больше никаких критериев для него не существовало.
Узнать информацию о девушке было очень легко – буквально через несколько минут Кея уже знал, что это Миура Хару, а найти саму нарушительницу было проще некуда. Ее школьная форма сразу выделялась на фоне школьной формы Намимори.
- Камикоросс, - неслышно подошел он к ней сзади. Хару завизжала и, развернувшись, влепила неизвестному извращенцу, который так ее напугал, кулаком. Кея, к удивлению своему, пошатнулся.
Его никто, никто не мог даже коснуться пальцем со времен Мукуро... Ошеломление застыло в его глазах.
- Ой... – Хару тут же сжалась, увидев на предплечье Кеи повязку с надписью «Дисциплинарный комитет Намимори». Да и сам Хибари страшной тенью навис над ней, а глаза блестели стальным блеском, ровно как и тонфу в его руке. – Простите, простите, простите! – заверещала Миура, потихоньку отступая.
- Хару? Что здесь?.. – удивленно спросил подошедший Цуна.
- Цуна-сан!
Хару тут же нашла в нем своего спасителя и спряталась ему за спину.
- Тот, кто покрывает нарушителя, сам нарушитель, - выдал Кея, следуя своей безупречной логике. Последнее, что услышал порядком ошалевший и еще не осознавший, что происходит, Савада, было:
- Забью до смерти.
Хару, в то время, как ее спасителя жестоко избивали, сумела убежать. А ее удар кулаком вошел в историю школы, как тот, От-Которого-Не-Смог-Увернуться-Хибари-Кея.
KHR. Хибари/Хару, утешениеХибари Кёя ненавидел слезы, считая их позорной человеческой слабостью. Мало того, что сам он в жизни не плакал, так еще и не мог терпеть, когда это делают другие.
Это раздражало его до крайней степени, но, одновременно, и заставляло чувствовать себя крайне неуютно. Так, что хотелось зажать уши.
И потому, заслышав в коридоре громкие всхлипы и шмыганье носом, а потом и завидев их источник - скорчившуюся у стены девчонку, как там подружку этого травоядного, Хару вроде, Хибари впал в ступор.
Кёя развернулся на каблуках, чтобы побыстрее ретироваться отсюда. Если бы Хару не была девушкой, Хибари бы уже просто забил ее смерти. Бил бы и бил, пока она не станет хрипеть, пока вконец не умолкнет и не перестанет изводить его душу... Но ретироваться ему так и не удалось.
- Хибари-са-аа-н!
Хару, видимо, ища утешения в таком невозмутимом оплоте спокойствия как Хибари Кёя, подбежала к нему и прижалась лицом к безукоризненно чистому пиджаку. И безутешно, с новой силой, в него зарыдала.
Тсуна день ото дня становился все мрачнее, даже накричал на нее, чего никогда раньше с ним не случалось... Хару была просто в отчаянии.
Кёя поморщился - на пиджаке начало расплываться мокрое пятно. Кёя коротко возвел глаза к потолку и с обречением выдохнул.
- Перестань. Или камик...
- Хибари-сан, я не знаю, что мне делать! Тсуна-сан такой злой в последнее время! И все что-то от нас скрывают, явно что-то очень-очень жуу-уткое! - с перерывами на всхлипы и рыдания перебила его Хару, и не замечая, в каком напряжении пребывал стискиваемый в ее объятиях Хибари. Быть чьей-то жилеткой Кёя явно не привык. Слишком острый он, колючий как еж и неприступный - кто осмелится приблизиться к нему? А уж тем более поплакаться?
Он хотел сделать все, чтобы эта девчонка умолкла. Все на свете. Все, что угодно.
- Успокойся, - слишком приказной железный тон, не так, - Ну, не надо... - уже более мягко. Хибари сдержал порыв ее ударить как следует.
Хибари в жизни никого и никогда не успокаивал, так что не представлял, как это делается. Рука, сжатая в кулак, с усилием разжалась, и ладонь опустилась на вздрагивающую макушку девочки. Неловко погладила. Надо будет точно кого-нибудь потом забить до смерти, - промелькнуло в голове у Кёи.
Но это подействовало - всхлипы стали реже, тише, а потом и вовсе стихли. Хару отстранилась, рукой вытирая глаза.
- Скажи Саваде, что сегодня я забью его до смерти, - мстительно ухмыльнулся Кёя. Этот тунец еще пожалеет, что довел Хару до слез и, тем самым, заставив его, Хибари, так известись, унизиться, будучи жилеткой.
О ками, этот тунец точно пожалеет за то, что Кёя первый раз в жизни кого-то утешил.
TTGL. Китан/Йоко. Океан слезКогда он её целует, у Йоко начинает щипать глаза от подступающих слез, а руки сами собой обнимают Китана, не желая его отпускать хотя бы еще немного. Этот храбрый идиот, такой же, как Камина. Кто же еще, как не он, мог без раздумий предложить пожертвовать собой за всех?
Идиот. У него же такие замечательные сестры и такая милая племяшка, они будут плакать. Плакать и улыбаться сквозь слезы, что он всех их спас.
И она... тоже будет.
- Знаешь, Йоко, я все семь лет жалел, что так и не поцеловал такую красивую цыпочку. И, вот... - он криво улыбается. - Ты чего, плачешь? Эй, Йоко, ты чего? Не надо... - он неловко вытирает жесткими пальцами слезы с ее глаз и щек.
Девушка трясет головой, мол, не надо, ерунда, иди уже, спасай мир, идиот. Китан понимает, кивает всем на прощание - и вот, уже несется на полной скорости через космический океан, к своей цели.
Йоко что-то давит изнутри на сердце, что выплакать уже невозможно. Потому что этой боли, этих слез внутри нее - океан. Бесконечный, как сама Вселенная.
Мальчик и тьма. Данька, Лэн
Я стою на краю у непрочных перил,
Позабыв о жестокой ноябрьской стуже.
Темнота, что дремлет где-то внутри,
Говорит с темнотой снаружи.
Как наивно-бесстрашны мои новые черные крылья…(с)
Лэн стоял у края бездны, широко и безбоязненно раскинув ей навстречу руки, Внизу, теплое, живое и колышущееся, плескалось море Тьмы. Лэн слышал, упоенно слушал, как оно дышало, как призывало ласковым шепотом нырнуть в него, словно в бездонный тёмный омут, как с тихим шорохом разбивались о невидимые преграды черные волны. А под ней где-то внизу были острые скалы, но Лэн не боялся, не чувствовал этой высоты сейчас и опасности.
Он жил и дышал вместе с Тьмой, ибо сам уже стал ею, и от этого пьянящего ощущения как-то дико-радостно кружилась голова. Та светлая часть его сознания, что когда-то всем сердцем отвергала Тьму, уже дотлевала своё, словно одинокий уголек в остывшем пепле.
Вокруг был только холод, и холод был в Лэне.
А еще у него были крылья - бесценный подарок, в обмен на сердце - с такими можно закладывать любые виражи и мчаться легко даже в самой непроглядной тьме. А еще они никогда не поломаются. Полная свобода - от жизни и смерти, от воздушных вихрей и сил гравитации, от...
- Лэн.
- А, Данька, привет, я знал, что ты придешь, - заулыбался Лэн, поворачиваясь, и Данька нахмурился, увидев столь родные черты на чужом уже лице. Улыбка Лэна тут же увяла. - Данька. Это больно только поначалу... Потом...
- Ты же сам говорил, что невозможно летать без сердца, - Данька как всегда бил прямо и в упор, обрывая разом все оправдания и последующ ие завлекающие речи.
- Это было раньше. Теперь я понял... это так... ты просто не представляешь, как это хорошо! - Лэн раскинул руки, будто хотел обнять тьму, будто преподносил ее Даньке в подарок - вот она, вот же! - а тот не понимал и не видел ничего. - Иди к нам...ко мне, - попросил он жалобно.
- Нет, - покачал головой Данька.
Это одно - пытаться вытащить друга из пропасти, когда тот цепляется пальцами за выступы, сражается, не хочет падать, и ты его не оставишь никогда в таком положении, но как расцепятся пальцы, как начнется падение - не остановить уже его и следом прыгать - глупее поступка не придумаешь, когда нужен остальным. Даже если очень любишь. Нужно продолжать дело Света, раз уж начал.
- Разве ты не мой друг?
- Друг, - согласился Данька. Он сам себе поражался, как до сих пор держал строгий спокойный тон, как до сих пор глаза его были сухи... И только он подумал об этом - в груди что-то екнуло, сжалось горло, защипало глаза - но он подавил всё резким вдохом и продолжил: - Но я люблю того Лэна, который был моим Младшим. Он никогда не сдавался. Он боролся.
Теперь человеческие черты и вовсе стерлись с лица Лэна. Глаза его потемнели, лицо исказилось от злости - иррациональной злости, потому что не должно быть ее на этом лице, не должно - он почти прошептал:
- Ты не знаешь, насколько мне было больно... Когда всё внутри выгорает.
Говорят, в Лэне чувствовали черноту уже невооруженным глазом. Он стал отчуждаться, чувствуя себя другим, а после и вовсе ушел, не выдержал. Заменил сердце на крылья, превратил кровь в огонь, а любовь – в ненависть.
Просто перестал бороться. Просто в нем изначально была тьма, где-то совсем внутри, которая так и ждала лазейки, повода выбраться наружу.
- Я видел, - Данька, наконец, решился, стряхнул с лица это выражение "Лэн, я вижу тебя в гробу и провожаю тебя в последний путь", подошел к нему, приобнял - на ощупь кожа как кожа, холодная только. Его бедный опустошенный Лэн.
Не сумевший избавиться вместе с сердцем от своей привязанности, терзающей его теперь, так что жалко его, даже такого.
Но теперь они по разные стороны баррикад. Вот только...
- Полетаем вместе? Как раньше, - предложил Данька. - В последний раз, вот над теми скалами.
Он знает, что Лэн легко может сбить его, нож воткнуть в грудь, увлечь на верную гибель - всё, чтобы только не отпускать его.
Но точно так же знает, что Лэн сможет его отпустить.
Линия грез. Артур, КейЗдесь было все для удобства отдыхающих – круизный лайнер на Волонтис был оснащен бассейном, мини-баром, у которого толпились люди, и даже бильярдом. Всем, чтобы не заскучать на протяжении долгого шестичасового полета.
Но Кей Альтос, несмотря на все эти изыски, на которые ушла уйма денег, все равно скучал. Он меланхолично прогуливался по верхней палубе, где находился бассейн, потягивая из хрустального, явно штампованного на фабрике, бокала хорошее мршанское вино. Самое дорогое, которое только нашлось в баре – деньги Кертиса Альтос тратил со злостным удовольствием.
Впереди было еще целых шесть часов безмятежной скуки. Однообразно сидеть на месте – это было не по Кею, потому эти шесть часов стоило чем-то занять.
«Хм, а где Арти?» - фоном подумал Альтос, почти равнодушно, без всякого на то волнения за мальчика. Тот часто где-то пропадал – то в зале с игровыми автоматами, то в ресторанчике. Кей нянькой ему не был и предоставлял пацану полную свободу действий на лайнере. Пока все было спокойно, можно было себе это позволить и вздохнуть свободно впервые за долгое время.
И тут он увидел его. Арти стоял на доске, вытянув вперед руки для прыжка. Оттолкнувшись ногами от доски, он без страха полетел вниз «рыбкой» и плавно, без брызг, вошел в воду. Кто-то захлопал в ладони, а какой-то мужчина даже присвистнул и показал Артуру большой палец.
- Смотри, не возгордись, - посоветовал Кей, когда Арти, широко улыбающийся и раскрасневшийся от своего триумфа, подплыл к бортику. Кертис-старший явно позаботился, чтобы его сын еще с самого детства научился быстро плавать, хорошо нырять и задерживать дыхание под водой на две минуты.
Сейчас он совершенно по-мальчишески показушничал, пользуясь этими своими умениями.
Как самый обычный мальчишка его возраста. Биологического возраста, который, как известно, формирует психику.
- Согласись же, что это бы классно, - Арти вылез из бассейна, подтянув свое тело на бортик руками. С него потоками стекала отдающая хлоркой вода, а полотенца, конечно, при Арти не было. Кей усмехнулся этой его детской неосмотрительности.
- Пойдем в каюту, горе ты мое луковое, вытрешься. И переоденешься.
- А если я опять захочу попрыгать?
- Не попрыгаешь, - просто ответил Кей с улыбкой. Суровая правда жизни, малыш. Он потрепал Арти по мокрым волосам, оставив на голове мальчика взъерошенный хохолок.
На Кея, пока он шел с Арти до своей каюты, всю дорогу косились люди. Оно и понятно, ребенок со взрослым мужчиной, который мало походит на его отца, слишком уж черты лица разные. Кей пребывал весь в напряжении, спиной чувствуя чужие взгляды. Казалось, он каждую секунду был готов толкнуть Арти в сторону и открыть огонь по врагу. Он тряхнул плечами, сгоняя подозрительное для окружающих напряжение. Похоже, в том же состоянии пребывал и мальчик. Внешне это почти никак не выдавалось. Только Кей, знавший его как никто другой, мог заметить беспокойство в самой глубине его глаз, прикрытое напускной задумчивостью. Мальчик тревожился. Открыв дверь каюты электронным ключом, Кей прошел в помещение и кинул Арти чистую рубашку. Тот поймал ее, не моргнув глазом.
- Молодец, хорошая реакция. Переодевайся.
Арти остался стоять на месте.
- Арти?
- Отвернись. Я стесняюсь, - с неожиданной серьезностью ответил мальчик, и Кеё только прыснул – мол, нашел чего стесняться, малец. Но, все же, послушно отвернулся, ожидая,
пока за его спиной мальчик, судя по звукам, поспешно стянул плавки и надел сухие.
- Ну что, можно уже смотреть? – с легким сарказмом спросил Кей.
- Кей. Я не хочу умирать, - вдруг произнес тот совсем спокойно, словно не стоило ему это никаких усилий. Стала понятной причина его напряженности. Измотан верно он уже до последней степени, сомневается, сможет ли дойти до Грааля, когда столько попыток уже провалено.
Он не хотел еще раз умереть, когда уже столько раз слышал прощальный вой уходящей жизни. Падал в черноту, что чернее мглы. В бездну, дышащую холодом, с рваными краями.
- Я знаю. Я же тебе обещал.
Кертис-младший кивнул, но было видно, что уверенности в него это не вселило. Он хотел поверить, но все обещали, все клялись – и где они?..
- Мы столько прошли, мать твою, Арти! – Кей, не выдержав уже этого отсутствующего взгляда, подошел к него и хорошенько встряхнул за плечи. – Мы так далеко зашли, чтобы все бросить?
- Я этого не говорил, - отозвался Артур. Кей поразился тому, что у взрослого внутренне уже человека, у сильного, прошедшего через череду испытаний человека – задрожали губы. Совершенно по-детски. Кей вздохнул и решил прибечь к последнему методу, чтобы успокоить распустившего нюни мальца.
Можно, конечно, ударить его как следует, но Кею не хотелось этого делать сейчас, что странно – раньше для него ничего не стоило пусть даже и убить ребенка.
Он опустился на одно колено перед мокрым, продрогшим мальчиком, покрывшимся гусиной кожей, в одних только плавках.
- Артур, мой маленький король. Верь мне, я доведу тебя до святого Грааля во что бы то ни стало. Я твой слуга поневоле, и этого ничто не изменит.
- Смешной ты, Кей, - раздалось сверху. Кей поднял голову и заметил, что мальчишка ухмыляется.
- Сейчас кто-то у меня получит, - отразил он усмешку и схватил его цепко за ухо.
Они еще некоторое время боролись на кровати, сбивая простыни, и Кей хохотал, как сумасшедший, щекоча Арти, и тот визжал, не в силах вырваться.
Но Кей видел нестертые дорожки слез на его щеках.
Он просто сделал вид, что не заметил, продолжил шутку Арти.
Все-таки у королей должна быть своя гордость.